Я вовсе не про ТОТ пост

А про этот. И даже не про пост, а про комменты к нему. 
ЧТО я могу написать людям, которые ТАМ ни хрена не поняли, или поняли совсем не то. Увидели сопли недобитого интеллигента. Увидели паршивую литературу. Увидели погоню за большим рейтингом и выжимание слез. Спекуляцию памятью заживо сожженных. Подбрасывание поленцев в "тлеющий костерчик личного холокостика". 

 О чем мне говорить с киевлянином, вызывающим меня на спор? Человеком, у которого в Юзеринфе написано - "фашист..  женат на еврейке".
Или с 20-летним парнем из Поморского института в Архангельске? Или с этим, которому  "...автора исходного поста хочется добить. Чтоб не мучился так..."
Можно спорить до завтрашнего утра. Что он хотел сказать. И что "там, где мы жили, этого не было". И что "а я вот была красивая, с голубыми глазами, и на меня никто не мог подумать"
"А я вообще давал сразу в морду".
"А я ходил с гордой табличкой на груди "я-еврей! и этим горжусь!" 
"А я - кандидат спорта по плаванью"

И что "а если бы дело было в Израиле, а девочка была арабка?"
 И что все это самокопание. Самобичевание. Достоевщина. 

Только я знаю одно. Он мог поставить замок, правда? Он ведь знал, что он пишет. Он вообще мог не писать. Зачем еще раз рассказывать нам то, что мы знаем сами, но стараемся забыть? Мы тоже испытывали когда-нибудь подобное. Когда нам было 11. Или 16. В лагере. В армии. Во дворе. В очереди.
Он не поставил замок. Он знал, что прочтут ВСЕ. Поручики, людоедки, игуаны. Это я к тому. Обнажение и оголение на весь мир, степень виртуального эксгибиционизма - это его дело. Только это смелость, если хотите знать. Смелость мужика признаться в собственном детском малодушии, в собственной детской слабости. Нужно ли это тридцать лет спустя? Я не уверена. Но признаться в этом - да - смелость. И да, тот хворост, который он отдал ей - это был поступок.
"Чучело" помните? 
Вот так.

Я вовсе не про ТОТ пост

А про этот. И даже не про пост, а про комменты к нему. 
ЧТО я могу написать людям, которые ТАМ ни хрена не поняли, или поняли совсем не то. Увидели сопли недобитого интеллигента. Увидели паршивую литературу. Увидели погоню за большим рейтингом и выжимание слез. Спекуляцию памятью заживо сожженных. Подбрасывание поленцев в "тлеющий костерчик личного холокостика". 

 О чем мне говорить с киевлянином, вызывающим меня на спор? Человеком, у которого в Юзеринфе написано - "фашист..  женат на еврейке".
Или с 20-летним парнем из Поморского института в Архангельске? Или с этим, которому  "...автора исходного поста хочется добить. Чтоб не мучился так..."
Можно спорить до завтрашнего утра. Что он хотел сказать. И что "там, где мы жили, этого не было". И что "а я вот была красивая, с голубыми глазами, и на меня никто не мог подумать"
"А я вообще давал сразу в морду".
"А я ходил с гордой табличкой на груди "я-еврей! и этим горжусь!" 
"А я - кандидат спорта по плаванью"

И что "а если бы дело было в Израиле, а девочка была арабка?"
 И что все это самокопание. Самобичевание. Достоевщина. 

Только я знаю одно. Он мог поставить замок, правда? Он ведь знал, что он пишет. Он вообще мог не писать. Зачем еще раз рассказывать нам то, что мы знаем сами, но стараемся забыть? Мы тоже испытывали когда-нибудь подобное. Когда нам было 11. Или 16. В лагере. В армии. Во дворе. В очереди.
Он не поставил замок. Он знал, что прочтут ВСЕ. Поручики, людоедки, игуаны. Это я к тому. Обнажение и оголение на весь мир, степень виртуального эксгибиционизма - это его дело. Только это смелость, если хотите знать. Смелость мужика признаться в собственном детском малодушии, в собственной детской слабости. Нужно ли это тридцать лет спустя? Я не уверена. Но признаться в этом - да - смелость. И да, тот хворост, который он отдал ей - это был поступок.
"Чучело" помните? 
Вот так.