
Когда моя мама вышла замуж за папу, она переехала (перешла) жить к нему.
В папиной квартире был книжный шкаф. Сверху, за стеклом стояли большие, все одинаковых размеров тома русских классиков.
Толстый Пушкин, толстый Толстой. Чуть более тонкие Лермонтов и Некрасов. Угрюмо черный Достоевский. Беспросветно черный Горький. Болотного цвета Салтыков-Щедрин. Коричневый Тургенев. Рядом с ними теснились серые Добролюбов, Писарев, Белинский.
И к ним всем как-то затесалось красивое издание с длинноволосым Тилем Уленшпигелем на обложке.
В нижней части шкафа, за закрытыми дверцами стояли зарубежные классики. Серые, напечатанные во времена Сталина, все в мягких переплетах и все похожие друг на друга.
На одной полке были Марк Твен, Гюго, Джек Лондон, Теодор Драйзер, Мопассан (его книжки 15 лет спустя мама будет от меня прятать).
На другой полке были Вальтер Скотт, Флобер, Золя, Бальзак, Фенимор Купер, Стендаль, Проспер Мериме, Фейхтвангер.
Mама cвоих книг не принесла, потому что своих книг у нее не было. Она выросла в доме дяди, где книгами была заполнена целая отдельная комната.
Книги были все немецкие, все напечатанные еще старым готическим шрифтом.
Подростком, чудом уцелевшей в лагере, мама вернулась домой и принялась их читать. Она читала все, до чего только могла дотянуться - полки были до самого потолка.
Но несколько маминых книг в папиной квартире все же появились. Мама была молодым учителем физики и принесла с собой два десятка учебников.
( Read more... )